Да, в самом деле, какие-то совсем уж демонические речи устами ребенка.
В детстве случается, что начинает вдруг «нести нелегкая», пока не натворится куча шкоды, за которую светит трепка. С маленьким Германом, похоже, было еще хуже. «Плохой день» выражается у него не столько в обычных детских шалостях, сколько в невозможности сохранить чистые порывы, которые он ощущал время от времени, после чего его отбрасывает в противоположном направлении – в пожелание зла. Говорят, чем чище душа изначально, тем горестней падения. Ведь чем обычно ограничивается детская мстительность? – ну, чем-то вроде: «Вот умру, и вы все ещё плакать будете». Герман тоже думает: «Вот умру…», но его желания идут и гораздо дальше:
Цитата
«Когда-нибудь, как раз в такой же день, как сегодня, я вконец погрязну в трясине зла и в строптивой ярости от невыносимой бессмыслицы этой жизни совершу нечто ужасное и решительное, нечто ужасное, но сулящее свободу и способное навсегда положить конец мученьям и страхам. Неизвестно было, во что это выльется; но фантастические, но навязчивые прообразы этого уже не раз кружили мне голову, картины преступлений, которыми я отомщу миру и в то же время загублю, уничтожу себя».
Поневоле думается: «Как хорошо, что Бог отнял у нас всякое могущество!».
В конце ребенок находит силы не ненавидеть отца, но прежней любви уже нет. Автор проводит также параллель «земной отец – небесный Отец».
В дальнейшей жизни Гессе не проповедовал ни богоборчество, ни насилие, сохранял хороший интеллигентский минимум, но с христианством, похоже, не сложилось. (Во всяком случае, об этом говорят попытки позаимствовать что-то на Востоке). Душевные терзания преследовали писателя и в дальнейшем.
«Конструктивная часть» рассказа, я так понял, состоит в том, что, дескать, прояви отец достаточную мудрость и всепрощение в нужные моменты, и всё могло бы выправиться, вернуться к прекрасным мгновениям любви и взаимопонимания. Оно то, может, и так, но где же бедным отцам взять столько мудрости, чтобы узнать который момент нужный! А если и узнаешь, то где взять силы для любви и прощения? «Отец, сдерживая себя, молчал; я чувствовал, в каком он гневе» – а ведь отец Гессе был проповедником. Все в бедственном положении. Но с годами полагалось бы разобраться, где возможности отца земного, а где – Небесного, и опереться на настоящую руку помощи.